Ян Яковлевич Авен

Дата рождения: 5 августа 1895 г.
Дата смерти: 10 марта 1938 г., на 43 году жизни

Социальный статус: помощник управляющего учебно-опытного хозяйства Тимирязевской сельскохозяйственной академии
Образование: неоконченное среднее
Национальность: латыш latvietis
Место рождения: "Зейкари" усадьба, Латвийская Республика (Latvija/Латвия)
Место проживания: Москва, Россия (ранее РСФСР)

Дата ареста: 15 февраля 1935 г.
Приговорен: Особым совещанием при НКВД СССР «за контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую агитацию»
Приговор: 5 лет исправительно-трудового лагеря Лагерное управление: Дальстрой Главное Управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР, Магаданская область, Россия (ранее РСФСР) Лагерное управление: Карагандинский исправительно-трудовой лагерь КАРлаг, Республика Казахстан
Реабилитирован: по первому делу в 1967 году, по второму – в 1989 году

Источник данных: Архивно-следственное дело: ГАРФ. Фонд 10035. Опись 1. Номер дела: 73664.
Делопроизводственный номер: П-7660
Книга Памяти: Следственные дела УКГБ по Москве и Московской области

Ян Авен (Jānis Avens)

Родился в 1895 году в усадьбе Зайкари (Зейкари) Венденского уезда Лифляндской губернии (ныне – Латвия) в семье крестьянина-середняка, у которого был свой дом, усадьба, надворные постройки, две лошади и шесть коров.  

Ян окончил приходское училище и одно время помогал отцу по хозяйству.

В 1913 году Ян Авен вступил в Латышскую социал-демократическую рабочую партию (ЛСДРП).

В 1915 году Авена призвали в армию. Он служил рядовым в Санкт-Петербургском лейб-гвардии Семеновском полку, затем, с 1916 года, рядовым 7-го латышского полка, был членом, а потом и председателем ротного комитета. С первых же дней Октябрьской революции Ян Авен – в особом отряде латышских стрелков при Военно-революционном комитете, охранявшем Смольный.

В конце 1917 года, когда при Совнаркоме была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, Авен стал комиссаром ВЧК.

Он участвовал в Гражданской войне, служил в политотделе на Рижском фронте, заведовал следственным отделом чрезвычайной следственной комиссии на Чехословацком фронте, затем работал в особом отделе в 15-й армии под Ригой.

В 1920 году Ян Авен был демобилизован по болезни – он был ранен на фронте, заболел туберкулезом в отрытой форме, долго лечился в Харькове и Одессе.

В 1920-х годах Ян Авен работал в Комитете помощи голодающим (Помгол), затем заместителем заведующего литературным подотделом Отдела международных связей Коминтерна.

В 1927 году Авена направили в Швецию для работы комендантом советского полпредства в Стокгольме. Там он пробыл два года. Перед отъездом в загранкомандировку он чудом не оказался в тюрьме – из-за связей с «новой оппозицией» Каменева и Зиновьева.

В марте 1927 года Авен был вызван на допрос к секретарю партийной коллегии Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Емельяну Ярославскому, который пытался вытянуть из Авена сведения о подпольной деятельности оппозиции. Но на допросе Ян Авен все отрицал и при каждом вопросе «делал удивленные глаза». Возможно, такая тактика и спасла тогда Авена, и ему каким-то чудом удалось избежать тюремного срока или ссылки и отправиться работать в советское постпредство в Стокгольме.

Вернувшись из Швеции летом 1929 года, Ян Яковлевич пишет заявление на имя Ярославского о выходе из оппозиции: «Сегодня, вернувшись из Стокгольма, я обратился в Бюро заграничных ячеек. Там мне один из товарищей нашел возможным обвинить меня в троцкизме (так в оригинале. – прим. ред.). Понятно, что подобные (так в оригинале. – прим. ред.) обвинение не могло не вызвать с моей стороны возмущения. Как Вам известно, я примыкал к Ленинградской оппозиции и никогда троцкистом не был. После XV съезда я целиком разделяю решения партии и также добросовестно проводил в жизнь. Я полагаю, что как рядовой член партии свое согласие с генеральной линией партии должен доказать на деле. Только этим объясняется тот факт, что я до сих пор об отказе от оппозиции никакого письменного заявления не подал. Чтобы ни у кого не было сомнений в моей искренности, подаю официальное при сем прилагаемое заявление».

Но это не спасло Яна Авена от «расправы»: репрессии настигли его в 1935 году. К тому моменту он, после возвращения из Швеции, успел поработать на разных должностях в учреждениях Наркомата просвещения:

• заместителем директора по административно-хозяйственной части Государственного института музыкальной науки,
• директором Интернационального театра в Ленинграде, созданного в 1930 году под эгидой Международной организации помощи борцам революции (МОПР),
• директором Московского цыганского театра.

В 1932 году он ушел из системы Наркомпроса и проработал несколько лет на различных хозяйственных должностях, в том числе

• во Всесоюзном институте животноводства,
• в Институте социалистической реконструкции сельского хозяйства,
• в Госплане, откуда в 1934 году ему пришлось уйти после того, как за связь с оппозиционерами он был исключен из ВКП(б).

И хотя позже его в партии восстановили, это не спасло его от репрессий.

Арест 15 февраля 1935 года застает Яна Яковлевича помощником управляющего учебно-опытного хозяйства Тимирязевской сельскохозяйственной академии. В стране развернута кампания поисков убийц С.М. Кирова. Жертвой этой кампании стал и Ян Авен, как и сотни тысяч невинных советских граждан. В процессе кампании ему припомнили все его старые «грехи».

Поводом для его ареста стало заявление активного члена троцкистско-зиновьевской оппозиции Яна Белайса, с которым Ян Авен был знаком еще со времен службы в особом отделе 15-й армии.

Белайс оказался осведомителем ОГПУ. 15 января 1935 года он пишет записку в Управление НКВД по Московской области, в котором сообщает следующее: «По прибытии из гор. Читы при первой моей встрече с Авеном Яном Яковлевичем (участником Зиновьевской оппозиции) последний стал убеждать меня в том, что убийство т. Кирова бандитом из подонков Зиновьевской оппозиции Николаевым является следствием неправильной политики партии, отсутствия внутрипартийной демократии и т.д. При этом Авен заявил: «рано или поздно т. Сталина все равно убьют. Я знаю, что среди студенчества имеется группа, которая в этом направлении ведет соответствующую работу»».

По версии следствия, Ян Авен, официально порвав с оппозицией в 1929 году, «совершил маневренный отход от зиновьевской контрреволюционной группы, но фактически остался на своих контрреволюционных позициях и до последнего времени продолжал заниматься активной двурушнической контрреволюционной деятельностью против партии» (цитируется по «Меморандуму» Управления НКВД по Московской области в ЦКК ВКП(б) от сентября 1935 года).

Согласно следственным документам, Авен признал тот факт, что «будучи членом партии, по целому ряду вопросов не был согласен с политикой и генеральной линией, которую проводит партия». По мнению Авена, «в партии сведена на нет внутрипартийная демократия, в партии существует зажим самокритики, благодаря чему члены партии не имеют возможности выступать открыто с критикой руководства партии и своевременно исправлять ошибки этого руководства. Руководство и партийная печать много кричат о нашем единстве в партии, а на самом деле этого единства нет, ибо этому свидетельствует ряд вскрытых за последнее время антипартийных группировок и наличие разногласия в самом политбюро».

Через четыре месяца после ареста, 20 июня 1935 года Особым совещанием при НКВД СССР Авен был приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей «за контрреволюционную троцкистско-зиновьевскую агитацию» и был этапирован сначала в Карлаг, затем в Колымские лагеря.

К сожалению, ни одного письма из лагерей до нас не дошло. Поэтому мы не знаем, какого было на Колыме заключенному Яну Авену, страдавшему открытой формой туберкулеза.

А через три года, 1 марта 1938 года он был приговорен тройкой при УНКВД по Дальстрою к высшей мере наказания за якобы «участие в контрреволюционной повстанческой организации». Приговор был приведен в исполнение 10 марта 1938 года.

Авену было 43 года. У него остался 11-летний сын Олег. Проходивший по тому же делу 1935 года Иосиф Яковлевич Герштейн, госинспектор Комитета по высшему техническому образованию при ЦИК СССР и давнишний знакомый Яна Авена, также был приговорен в 1935 году к пятилетнему лагерному сроку, который он отбывал в Сибири (Из обвинительного заключения: «…являясь двурушником в партии, связался с активным зиновьевцем Авеном Я.Я., совместно с которым подвергал резкой контрреволюционной критике политику партии, дискредитировал и проявлял крайне враждебное отношение к вождям партии и правительства»).

После досрочного освобождения Иосиф Яковлевич Герштейн остался в Красноярске, где 5 января 1938 года был повторно арестован, а 3 февраля приговорен к высшей мере наказания. Его расстреляли за три дня до казни Яна Авена – 26 февраля 1938 года.

Ян Яковлевич Авен был реабилитирован по первому делу в 1967 году, по второму – в 1989 году.

************************

Стенограмма допроса оппозиционера Я.Я. Авена в ЦКК ВКП(б)

07 марта 1927 года

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 55. Л. 115–127. Подлинник. Машинописный текст.

ДОПРОС тов. АВЕН т. Ярославским

ЯРОСЛАВСКИЙ. Ваша фамилия?

АВЕН. Авен Ян Яковлевич.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы когда вступили в партию?

АВЕН. В 1913 г.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Где?

АВЕН. Район Межниеки Венденского уезда.

ЯРОСЛАВСКИЙ. После революции, где работали?

АВЕН. С самого дня революции в латышских полках, потом в Ревкоме в Смольном.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А затем?

АВЕН. Затем уехал на фронт, работал в Рижском Политотделе на Рижском фронте, потом в 15 армии работал, затем работал в Коминтерне 3 года.

ЯРОСЛАВСКИЙ. До какого года?

АВЕН. Я заболел в прошлом году, уехал в санаторию и в августе месяце выбыл из Коминтерна. А теперь я безработный.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Что же вы пробовали где-нибудь устроиться?

АВЕН. Ходил несколько раз, ходил в МК и в ЦК, у меня очень скверное положение, семья чуть не умирает с голоду, и я хожу до сего времени без работы.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А сейчас?

АВЕН. Сейчас тоже не работаю еще.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я вас вызвал вот почему, не в связи с вашей безработицей, а у меня есть сведения, что вы принимали участие во фракционной подпольной работе.

АВЕН. Я не принимал участия во фракционной подпольной работе.

ЯРОСЛАВСКИЙ. То, что я знаю, говорит за то, что вы принимали участие в подпольной работе с рядом других товарищей, которые были близки к подпольному комитету, к организации по Москве и к организации по районам, по фабрикам и заводам и даже теперь некоторые товарищи принимают участие во фракционной работе.

АВЕН. Даже сейчас принимают участие?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я не знаю, принимаете ли вы сейчас участие, или ваши товарищи продолжают вести фракционную работу. Вы Белайса знаете?

АВЕН. Да, Белайса я хорошо знаю.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Который эту работу ведет, поскольку я знаю.

АВЕН. Я не думаю этого, я думаю, что он бы мне это сказал, он мой хороший знакомый. Когда было заявление не вести работы, я стою на точке зрения этого заявления, и буду стоять.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А до того времени вы на какой точке зрения стояли?

АВЕН. Вы мне укажите факты.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы до того времени такой принцип отрицали?

АВЕН. Вы мне укажите факты, и я отвечу вам.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Тогда нам придется говорить более подробно. Прежде всего относительно квартиры на Тверской у Пищулина, вы были там?

АВЕН. Я у Пищулина был.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы просто так ходили?

АВЕН. Я приехал из санатории в августе месяце и встретил Пищулина.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Там были определенные явки для фракционной работы.

ЯВЕНЬ. Может быть, я не знаю, просто он попросил, чтобы я зашел. (А потом Белайс уехал в санаторию — зачеркнуто).

ЯРОСЛАВСКИЙ. Он не предлагал вам вести никакой работы?

АВЕН. Не предлагал.

ЯРОСЛАВСКИЙ. И не давал документы?

АВЕН. Нет.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А Белайсу?

АВЕН. Не знаю.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вам он давал?

АВЕН. Не давал.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я вам сейчас приведу факты.

АВЕН. Пожалуйста.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы Белайса хорошо знаете?

АВЕН. Да.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Почему он называл себя Яном Яновичем Янсоном?

АВЕН. Когда это было?

ЯРОСЛАВСКИЙ. При вас он называл так себя.

АВЕН. Это недоразумение, я сказал, что или Янсон или кто-нибудь другой придет.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Он знакомился и называл себя Яном Яновичем Янсоном.

АВЕН. Я не знаю.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Когда вы приехали сюда?

АВЕН. Я приехал из санатории в Москву в августе месяце.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы приехали к концу июля, 29, даже раньше немножко.

АВЕН. Нет.

ЯРОСЛАВСКИЙ. К вам тогда пришел Белайс и предложил принять участие в работе оппозиции, вы согласились.

АВЕН. Белайс уехал после того как я приехал. Я приехал, он уехал.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Он 2-го августа уехал в санаторию, так оно и выходит.

АВЕН. Вы говорите, что Белайс сказал, что он вел работу через меня.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Он вам передал декларацию тогда же, зачем вы говорите, что этого не было?

АВЕН. Белайс мне передал декларацию? Я был оппозиционером до того как Белайс стал оппозиционером.

ЯРОСЛАВСКИЙ. У вас был Вихров, беспартийный офицер и он передал ему при вас декларацию для напечатания, у вас на квартире Белайс передал это Вихрову при вас.

АВЕН. Не помню.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Как же вы не помните?

АВЕН. Не могло быть этого.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Товарищ, это не годится, или вы хотите говорить по-товарищески, как член партии, или вы хотите скрывать от партии. Это никуда не годится. Заявить о том, что вы прекращаете работу, это значит, что в прошлом ничего не скрывать, если вы хотите скрывать, то тогда другой вопрос, есть факты, которые установлены, а вы их хотите отрицать. Что же вы отрицаете факты, которые были.

АВЕН. Я не знаю, может быть есть товарищи, которые и сейчас ведут активную работу, но при чем тут я?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Это было в вашей квартире при вас. Вихров был у вас?

АВЕН. Мы вместе живем.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы отрицаете факты, которые мы можем подтвердить в любую минуту. Зачем вы это делаете, зачем вы ставите себя и меня в такое положение? Зачем вы ставите меня в положение человека, который должен допрашивать.

АВЕН. Я не помню такого случая, что он при мне передавал декларацию.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Но он передавал декларацию для напечатания?

АВЕН. При мне? Не помню, не знаю об этом.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Это гораздо хуже выходит, потом окажется, что вы знаете. Перед нами прошло много товарищей партийцев, которые привлекались за фракционную работу, и одно дело, когда мы имеем дело с людьми, которые признают, что это была ошибка, что нужно помочь партии и незачем скрывать факты, нужно вскрыть, что было в прошлом, что нужно вскрыть этот гнойник и тем помочь партии, а другое дело, когда товарищи хотят из ложного чувства, что, мол, выдадут своих товарищей по фракции, скрыть это. Это гораздо хуже. Они так говорят, а потом заявляют, что «мое поведение при первом разговоре у т. Ярославского признаю неправильным, ошибочным, признаю что давал неверные показания». Я могу вам привести целый ряд товарищей Гинзбург, Левин, Васильев, целый ряд товарищей, которые раньше давали неверные сведения, говорили неправду, а потом им пришлось сознаваться, что они говорили неправду. Зачем это? Давайте условимся, или я вам буду задавать вопросы, и вы будете каждый раз делать удивленные глаза, или вы нам все расскажете для того, чтобы мы могли это дело ликвидировать.

АВЕН. Я этого факта, честное слово, не помню.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы хотите так сделать, пусть т. Ярославский выложит мне все то, что он знает, и я признаю то, что он знает, а чего он не знает, я об этом не буду говорить.

АВЕН. Мне странно кажется, что будто бы я работал через Белайса или Пищулина. Я был оппозиционером раньше Белайса, я был оппозиционером за неделю до ХIV съезда и во время ХIV съезда. Белайс тогда был сторонником большинства. Когда я приехал из санатории я увидел какая каша творится, и выходит что меня толкают в эту кашу. Я приехал тогда больной.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы утверждаете, что не были на явке на Тверской? Вы хорошо знаете Белайса, и Пищулина, и, когда Белайс уехал, он передал вам адреса и явки.

АВЕН. Ни одной явки.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Потом вы пришли к нему числа 7 августа и получили вот такие документы «проект тезисов об итогах перевыборов советов» за подписью Зиновьева, Каменева и Троцкого, копия письма Евдокимова, затем письмо Зиновьева и Каменева по поводу опубликования политзавещания Ильича.

АВЕН. Это завещание Ленина?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Да, да. Вот Вы эти документы получили 7 августа, совершенно точный факт. Вы давали эти документы целому ряду лиц, давали Кригер, давали Вихрову, Лауману, брату своему беспартийному, и потом несколько раз приносили документы о китайских делах, о перевороте Пилсудского, об отношении к ППСовской партии, это Зиновьевский документ и другие документы и заявления. Факты, которые мы считаем установленными. Что вы можете сказать по этому поводу?

АВЕН. т.Ярославский, я документы для фракционной работы никогда не давал.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы получали от Пищулина эти документы и давали ряду товарищей, для чего вы их давали, я не знаю. Очевидно для того, чтобы они ознакомились с ними. Почему Вихров заслуживает такого доверия, я не знаю. Почему вы доверяете Вихрову, и считаете возможным знакомить его с секретными партийными документами?

АВЕН. Что касается Вихрова, то это бывший член партии, сейчас ответственный работник, он пользуется доверием и вообще он хороший человек.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А Апина вы старались знакомить с этими документами?

АВЕН. С Апиным было такое дело. Когда я работал в Коминтерне, ко мне приходила масса товарищей и спрашивали как дела, и Апин спрашивал меня, как идут дела, он очень интересовался, и я ему давал, я этого отрицать не буду. Апин член партии с пятого года.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А Бекману из НКИД?

АВЕН. Бекману я давал 2 раза, я прошу товарищ Ярославский вызвать этих товарищей. Я давал не для организации.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы Бекмана спрашивали, что нельзя ли организовать дипкурьерский кружок для сношений с заграницей?

АВЕН. Вы спросите его, пожалуйста.

ЯРОСЛАВСКИЙ. У вас на квартире вы разговаривали с Рунге с завода «Серп и Молот» относительно того, что нельзя ли там организовать кружок рабочих. У вас тогда был Белайс.

АВЕН. Рунге мой хороший знакомый, я у него очень часто бываю и он у меня тоже, Белайс тоже его знает, вероятно, он пришел тогда, когда у меня был Белайс.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Значит, и Белайс бывал у Рунге и виделся с ним часто? Вы бывали у Пищулина на квартире, а это был один из организационных центров, там были явки и пр. и пр. Там получались документы, перепечатывались и размножались, передавались другим товарищам. Зачем вы говорите, что вы не принимали участия в фракционной работе, и не знали для чего это делается? Для чего Пищулин это делает, вы разве не знали, что это определенный фракционный центр.

АВЕН. Если говорить о фракционной работе, то у нас в партии есть товарищи, которые очень интересуются, как происходят конференции и съезды, и нет ни одного члена партии, который бы не обратился к члену ЦК для разъяснения...

ЯРОСЛАВСКИЙ. Пищулин не член ЦК.

АВЕН. От других товарищей получали и читали кой что.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вот видите другое дело, дело было поставлено так, что печатали на шапирографе и на машинках и беспартийные в это дело вовлекались.

АВЕН. Не хорошо.

ЯРОСЛАВКИЙ. Вы считаете, что это не хорошо, а вы считали возможным доверять Вихрову, а были такие случаю, когда люди доверяли тем, кто связан с белогвардейцами.

АВЕН. Это не хорошо, у нас не было такого стремления.

ЯРОСЛАВСКИЙ. У вас не было такого стремления, но это выходило невольно.

АВЕН. Давайте это изживать.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Изжить этого нельзя, если вы будете приходить сюда и говорить неправду. Может быть поэтому вам партийная организация и не доверяла, потому что немного знала, что вы делаете. Я тоже знал, что вы ведете работу. Я думал, что вы сами откажетесь от нее. Я вызвал целую группу товарищей, которые связаны с этой работой, вы это вероятно знаете. Вас Белайс наверное предупреждал.

АВЕН. Он мне рассказал.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Сам он ведет себя не очень хорошо, я не думаю, что вам помогло бы такое поведение.

АВЕН. Он ничего не говорил о том, чтобы предупреждать меня, а рассказал, что вы спрашивали.

ЯРОСЛАВСКИЙ. А Баллоду вы давали?

АВЕН. Он стопроцентный цекист.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Но что ж, а вы ему давали и грозили, смотри, если что случится и ты скажешь, то мы с тобой расправимся.

АВЕН. Ну, уж я этого не знаю, Баллод меня сам просил, достань что-нибудь прочесть, он сам пришел ко мне. Я знал, что Баллод за большинство. В Коминтерне было очень много сторонников Зиновьева, и когда я приехал из санатории, я попал в кашу.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Какая у вас была связь с Харитоновым?

АВЕН. Я его знаю, он работал в Революционном Военном Комитете в Смольном.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы знаете его теперь не как члена Ревкома, а по-другому немножко, он был членом Центрального Комитета оппозиционного блока, и вы с ним Белайса знакомили.

АЕЕНЬ. Белайс меня с ним не знакомил.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы, наоборот, знакомили Белайса с ним.

АВЕН. Когда?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я могу сказать только приблизительно. Это было, когда Белайс приехал из отпуска, из Крыма, а вы уезжали в санаторию.

АВЕН. Да?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы обещали тогда познакомить его с Харитоновым и водили его во второй дом советов. Помните?

АВЕН. Не помню.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Меня интересует такой вопрос: при вас, не вели ни разу разговора, что будут применяться методы террора, репрессивные методы против членов Центрального Комитета, возможно, что прибегнут к террору против отдельных руководителей советской власти?

АВЕН. Ни у меня, ни у кого-нибудь их моих товарищей не было и мысли об этом.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Это Белайс говорил.

АВЕН. Белайс? Я этому не верю.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Он говорил в вашем присутствии.

АВЕН. Я этому не верю, и я не допускаю, чтобы кто-нибудь из зиновьевцев был такого мнения, чтоб надо применять такие меры к членам ЦК.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я сейчас выясняю, было это или не было.

АВЕН. Можете быть спокойным в этом отношении, у товарищей из оппозиции не может быть и мысли о таких вещах, ведь это же в конце концов партийцы.

ЯРОСЛАВСКИЙ. У нас есть пример с Центральным Комитетом Финской партии, очень тяжелый пример, который нас кое-чему учит, что когда борьба заходит далеко, то люди считают все возможным.

АВЕН. Я этого себе не представляю.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я тоже не хочу допустить, чтобы это было в партии, но я не могу пройти мимо, если мне сообщают, если партии сообщают, что такие разговоры ведутся определенными товарищами против партии, партия не может не обратить на эти разговоры своего внимания. Вы утверждаете, что таких разговоров не было?

АВЕН. Не было и не могло быть.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Ну а приблизительно?

АВЕН. Ничего не было, даже приблизительно ничего не было. Чтобы были такие разговоры по отношению к отдельным членам Центрального Комитета — это невозможно и не может быть. Этого не было.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы утверждаете, что никогда не было?

АВЕН. Нет.

ЯРОСЛАВСКИЙ. С т. Равич, какая у вас связь была?

АВЕН. Я с ней встречался, я ее знал раньше.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы с Белайсом ходили, как к знакомой, к ней?

АВЕН. Да.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы отрицаете, что вы в настоящее время ведете какую-нибудь подпольную работу?

ЯВЕНЬ. Я лично сейчас никакой подпольной работы не веду.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Но к вам Белайс обращался с тем, что нужно снова начать?

АВЕН. Нет, он мне этого не говорил.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Значит, он вам ничего такого не говорил, что нужно вести эту работу?

АВЕН. Нет. С тех пор как я приехал из санатории, я ничего не делал, я только и знал, что ходил в МК и в ЦК и сидел дома.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Почему вас тянет на заграничную работу?

АВЕН. Меня не тянет, а меня посылают.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы хотели эту работу?

АВЕН. Я хотел, чтобы мне дали работу здесь, они знают, что у меня семья в 4 человека, и что и сейчас нахожусь в критическом положении.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Из вашей семьи никто не работает?

АВЕН. Жена работает, получает 80 р., но этого, конечно, не хватает. Я ходил и Никитин меня посылает теперь на должность красноармейца заграницу.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Это что делать?

АВЕН. Стоять часовым и охранять шкаф.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Материально, что это дает?

АВЕН. Голод мне и моей семье.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Сколько вы будете получать?

АВЕН. 225 рублей.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Это средний оклад.

АВЕН. Там двести рублей стоит прожить только, машинистки получают больше.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Сколько они получают?

АВЕН. 250 рублей.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Где?

АВЕН. В Швеции, там машинистки получают 250 р., полпред 500. Мне предлагали ехать в Вену, на 150 р., а там обед стоит 1 р. 30 к., у меня в Риге семья и здесь семья.

ЯРОСЛABCКИЙ. Направляет вас Никитин из Орготдела?

АВЕН. Да. Я рассказал, что ГПУ мне дало работу написать воспоминания о ВЧК и там я могу это сделать.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Давайте на этом разговоре закончим, товарищ, вы видите, что это дело очень серьезно.

АВЕН. Если бы можно было, я хотел это дело выяснить и ликвидировать.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я хотел бы это дело ликвидировать, но не таким путем как мы иногда делаем, т.е. путем целого ряда исключения товарищей из партии и проч. Мы хотели бы ликвидировать это иным путем, путем прекращения этой работы. А для этого у нас должна быть уверенность в том, что мы знаем все, что касалось этой работы, а не так, чтобы я кое-что узнал и мне Авен то, что я узнал, подтвердит. Зачем нужно такое вымучивание.

АВЕН. Я не знаю, зачем вы мучаетесь?

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я за один год поседел, я столько пережил за этот год, что вы себе и не представляете.

АВЕН. Я тоже очень много пережил, я тоже поседел, а мне всего только 32 года.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Вы подумайте над этим хорошенько. Я думаю, что вы как старый партиец можно, по-честному сказать то, что было и чтобы не было такого положения, что Ярославский узнал, а я кое-что признаю. Так нельзя. Вы должны сами кое-что сказать.

АВЕН. Не дайте мне умереть с голоду.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я к вам и не подхожу так просто формально, меня интересует вопрос, как вы вообще живете.

АВЕН. Вы говорите, меня тянет за границу, а я говорю, что меня совсем не тянет, а меня посылают.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Меня интересует и вопрос вашего материального положения. Я хочу выяснить условия вашей жизни, подхожу к вам по-товарищески, а вы совсем на другом языке говорите. Ну, на этом мы сейчас покончим.

АВЕН. Тов. Ярославский, вы, может быть, разрешите мне уехать сейчас в Швецию на работу?

ЯРОСЛАЗСКИЙ. А вы хотите уехать?

АВЕН. Мне обещали сегодня выправить визу.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Я вас не задерживаю, и не буду задерживать.

АВЕН. Вы меня можете вызвать.

ЯРОСЛАВСКИЙ. Можете сейчас идти.

Заявление Я.Я. Белайса

в Управление НКВД Московской области
об готовящемся покушении на Сталина 15 января 1935 года

В НКВД МО Т. Радзивиловскому

Считаю своим долгом члена партии довести до Вашего сведения о нижеследующем.

По прибытии из гор. Читы при первой моей встрече с Авеном Яном Яковлевичем (участником Зиновьевской оппозиции) последний стал убеждать меня в том, что убийство т. Кирова бандитом из подонков Зиновьевской оппозиции Николаевым, является следствием неправильной политики партии, отсутствия внутрипартийной демократии и т.д. При этом Авен заявил: «рано или поздно т. Сталина всё равно убьют. Я знаю, что среди студенчества имеется группа, которая в этом направлении ведет соответствующую работу».

В первых числах января месяца Авен Я.Я. меня познакомил своим другом Герштейном, которого назвал Яном Яновичем. В моем присутствии Авен с Герштейном вели разговор о том, что политика партии приведет к гибели советской власти, что старые члены партии от руководства устраняются и что существующий режим долго держаться не может. Герштейн во всем был согласен с Авеном. Другой раз они говорили об убийстве т.Кирова, причем Герштейн почти буквально высказал ту же точку зрения как Авен, что причиной убийства является не антисоветская деятельность Зиновьева, а внутрипартийный режим и что рано или поздно все равно т. Сталин будет убит. Политические настроения Герштейна и Авена являются настолько контрреволюционными, что они безусловно поведут и соответствующую деятельность.

Сообщая Вам о вышеизложенном прошу вызвать меня для дачи более подробных показаний.

С ком. приветом Я.Я. Белайс

ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 3. Д. П-76660. Л. 103, 106об. Автограф.

Заявление Я.Я. Авена в ЦКК ВКП(б)

о выходе из оппозиции
3 июня 1929 года

Тов. Ярославский.

Сегодня, вернувшись из Стокгольма, я обратился в Бюро Заграничных ячеек. Там мне один из тов. нашел возможным обвинить меня в троцкизме. Понятно, что подобные обвинение не могло не вызвать с моей стороны возмущения. Как Вам известно я примыкал к Ленинградской оппозиции и никогда троцкистом не был.

После 15 съезда я целиком разделяю решения партии и также добросовестно проводил в жизнь. Я полагаю, что как рядовой член партии свое согласие с генеральной линией партии должен доказать на деле.

Только этим объясняется тот факт, что я до сих пор об отказе от оппозиции никакого письменного заявления не подал.

Чтобы ни у кого не было сомнений в моей искренности, подаю официальное при сем прилагаемое заявление.

С ком. прив. Я.Я. Авен.

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 55. Л. 2.Автограф.

Из «меморандума» Управления НКВД по Московской области в ЦКК ВКП(б)

Не позднее 01.09.1935

Совершенно секретно

МЕМОРАНДУМ

(на членов ВКПб)

1. АВЕН Ян Яковлевич, 1885 г. рождения, уроженец Латвии, бывшю Лифляндской губ., Венденского уезда, усадьба Зайкари, чл. ВКПб с 1913 г. партбилет № 3089291, из крестьян середняков, латыш, гр-н СССР, образование незаконченное среднее, не судился, холост. Бывший участник зиновьевской к-р группы. Работал пом. Управляющего учебно-опытного хозяйства Тимирязевской сельско-хозяйственной академии.

2. ГЕРШТЕЙН Иосиф Яковлевич, 1882 г. рождения, уроженец УССР, Киевской области, местечко Смелое, член ВКПб с 1903 года, партбилет № 0616464, из служащих, еврей, гр-н СССР, образование высшее, не судим, женат, на иждивении жена 47 лет, домашняя хозяйка. Работал госинспектором Всесоюзного комитета по высшему техническому образованию при ЦИК СССР.

Авен Ян Яковлевич работал в 1926 г. в Коминтерне в качестве зам. зав. литературным подотделом международной связи, примкнул к зиновьевской к-р группе, связался с активными зиновьевцами — Ольгой РАВИЧ и Харитоновым и совместно с ними занимался активной к-р деятельностью.

В момент 15-го съезда партии АВЕН Я.Я. будучи на работе в Стокгольмском Полпредстве совершил маневренный отход от зиновьевской к-р группы, но фактически остался на своих контрреволюционных позициях и до последнего времени продолжал заниматься активной двурушнической к-р деятельностью против партии.

Авен Я.Я. на следствии подтвердил, что до момента ареста он оставался на позициях к-р зиновьевской группы и по целому ряду вопросов подвергал резкой критике политику партии.

По вопросу о своем отношении к внутрипартийной демократии АВЕН Я.Я. показал:

«Особенно за последнее время я пришел к выводу, что в партии сведена на нет внутрипартийная демократия, что в партии существует зажим самокритики, благодаря чему члены партии не имеют возможности выступать открыто с критикой руководства партии и своевременно исправлять ошибки этого руководства. Руководство и партийная печать много кричат о нашем единстве в партии, а на самом деле этого единства нет, ибо этому свидетельствует ряд вскрытых за последнее время антипартийных группировок и наличие разногласия в самом политбюро». (Из показания обвиняемого АВЕН Я.Я.).

По вопросу о злодейском убийстве Николаевым т. Кирова, АВЕН заявил, что этот акт является якобы результатом преследования и гонений со стороны вождей партии бывших участников оппозиции и что сама партия виновна в том, что люди — Николаев пошли на террор. Допрошенный по этому вопросу обвиняемый АВЕН Я.Я. показал:

« Исходя из этих взглядов, я считал, что отсутствие внутрипартийной демократии создает почву для недовольства у членов партии и способствует возникновению внутри партии подпольных антипартийных и контрреволюционных групп. Я считаю, что острота борьбы этих группировок против партии может привести к террористическим актам.

Убийство Кирова Николаевым подтвердило этот мой взгляд. Я считал, что есть также результат преследований и гонений, которым подвергались зиновьевцы и троцкисты со стороны партийного руководства. Этим самым я объяснял причины и мотивы террористического акта со стороны Николаева, считая, что партруководство создало обстановку и условия, которые толкнули Николаева на крайние меры борьбы. Объективно я оправдывал этот террористический акт».

АВЕН Я.Я на следствии признал себя виновным в к-р двурушнической деятельности против партии и по поводу своего двурушничества показал:

«Я должен откровенно заявить, что в течение четырех лет был в партии двурушником с партийным билетом в кармане, т.к. будучи членом партии, по целому ряду вопросов не был согласен с политикой и генеральной линией, которую проводит партия».

В процессе следствия выявлено, что АВЕН Я.Я. По своей к-р двурушнической деятельности против партии был связан с двурушником, членом ВКПб ГЕРШТЕЙНОМ Иосифом Яковлевичем, бывшим зам. торгпреда в Японии. АВЕН Я.Я. также показал, что ГЕРШТЕЙН И.Я. знал о его к-р зиновьевских взглядах, разделял их и сам высказывал свои к-р взгляды на политику и руководство партии…. В беседе с ГЕРШТЕЙНОМ, АВЕН Я.Я. высказывал мысль о том, что не исключена возможность совершения террористического акта против тов. СТАЛИНА в связи с чем ГЕРШТЕЙН заявил, что дело не в Сталине, что существует сталинский аппарат и подал мысль АВЕНУ, что нужно бороться против всей политической системы, существующей в партии и стране. По этому вопросу обвиняемый АВЕН Я.Я. показал:

«…Я заявил ГЕРШТЕЙНУ, что по моему мнению Сталин все равно своей собственной смертью не умрет, найдутся люди, которые его убьют».

Допрошенный в качестве свидетеля — заявитель, член ВКПб с 1912 года БЕЛАЙС Ян Янович, директор промысловых совхозов, находившийся в близких взаимоотношениях с АВЕНОМ и ГЕРШТЕЙНОМ также показал, что последние к-р настроены и в беседах на политические темы часто подвергали к-р критике политику партии:

«ГЕРШТЕЙН часто в беседах с АВЕНОМ в моем присутствии говорил о том, что …курс партии ведет не к социализму, а к капитализму новой формации, что руководство Сталина не может обеспечить победы социализма в нашей стране, главным образом потому, что Сталин отстранил от руководства настоящих большевиков-ленинцев. Питая особую враждебность к т. Сталину, ГЕРШТЕЙН бросил фразу: “Не долго Сталину осталось царствовать, его могуществу наступит конец... А чем Гитлер хуже Сталина?...И тот и другой одинаково расправляются с членами своей партии”». (Из показания свидетеля БЕЛАЙС Я.Я.)….

Зам. Нач. Управления НКВД МО Радзивиловский
Нач. СПО УГБ Якубович

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 55. Л. 200–207. Машинописная копия.